Реальность после-августовского мира

Александр Салицкий

События минувшего августа (Олимпиада и конфликт вокруг Грузии) с пронзительной силой обозначили ряд важных изменений в развитии современного мира, та или иная интерпретация которых, является исключительно важной. Не случайно в обиходе вновь прочно обосновались выражения «информационные войны» и даже «идеологические битвы»1. Одно это указывает на историческую ответственность момента, необходимость воссоздания пропорциональной картины произошедшего, а также самых серьезных выводов. Нужно, как минимум, произвести уточнение понятий, терминов и концепций, лежащих в основе внешнеполитической линии России.

Конец однополярного мира?
Одна из несущих конструкций внешней политики современной России — идея многополярного мира2. Она не раз высказывалась руководством страны, закреплена во многих международных документах. Концепция не является российским изобретением3 и в то же время не имеет официального развернутого толкования. Контекстуально «многополярный мир» обычно соседствует с демократизацией международных отношений, равноправием государств и противостоянием силовому давлению. Такое давление, как известно, оказывается на Россию главным образом из США, пытающихся сохранить и расширить однополюсный мир. В этом американские идеологи совершенно откровенны. В интервью польскому «Дзеннику» (20.01.2008) сотрудник Фонда Карнеги и советник Маккейна Р. Каган дает следующую характеристику США: «Америка не может стать обычной нацией — потому что стремление к изменению мирового порядка некоторым образом заложено в нашей ДНК. Экспансионизм, грубость, склонность к вмешательству в дела других и стремление к гегемонии — это не извращения американского национального характера. Это самые существенные его черты. Мы не всегда руководствовались альтруизмом, порой мы заходили слишком далеко. Но нельзя сказать, что за успехи отвечает хорошая Америка, а за неудачи — плохая. Все было делом одной и той же Америки, руководствовавшейся амбициями и желанием пользоваться своей властью».
Не менее откровенны идеологи американской гегемонии и в формулировании своей европейской стратегии. В том же интервью Р. Каган сетует на нежелание некоторых стран Западной Европы конфликтовать с Россией и выражает надежду на то, что «новые государства-члены (НАТО), в конце концов, втянут Европу во все более конфликтные отношения с Москвой».
Представляется, что именно на этом направлении американской политики гегемонии грузинский урок оказался наиболее чувствительным. В числе возможных благоприятных последствий — обретение континентальной Европой внешнеполитической субъектности (самостоятельности), утраченной после бомбежек Югославии в 1999 г. Заметны и признаки движения к оной в некоторых странах Восточной Европы. Полицентризм (многовекторность) внешней политики имеют здесь хорошие перспективы. А в свете нынешней риторики администрации Белого дома (в которой, что ни предложение, то или fight или war) всякое сдерживание гегемонистских устремлений — во благо.
Было бы, однако, неверным сводить идею полицентризма лишь к противостоянию силовому давлению гегемона и сфере только внешней и оборонной политики. Появление или воссоздание «полюсов» и «центров» немыслимо без экономической и информационной самостоятельности.
Экономическая (точнее, денежная) самостоятельность России, обретенная в ХХI веке, безусловно, способствует полицентризму. Но преувеличивать достижения России в этом плане не следует. Более того, есть очевидное рассогласование между внешней и едва формирующейся внешнеэкономической политикой. Если контуры независимой внешней политики России после Мюнхенской речи В. Путина и событий августа 2008 года на Кавказе определились достаточно четко, то линия Москвы в вопросах международных экономических отношений оставляет множество вопросов.
В недавнем выступлении А. Дворковича («Вести», 13.09.2008) подчеркивалось, что Россия «будет страной, максимально интегрированной в мировую экономику». Примерно та же логика — у многочисленных пропозиций по части скорейшего создания в стране международного финансового центра (у нас между тем практически отсутствует сколько-нибудь конкурентоспособный по международным меркам кредит, а инфляция, задания по снижению которой сам себе устанавливает экономический блок, зашкаливает по-прежнему). Но, помилуйте, ведь уже и президент говорил о неустойчивости мировой экономики и финансовой архитектуры (в центре которой стоит держава с гигантским и неотвратимо растущим внешним долгом). Зачем же, завидев пожар, который вы не в состоянии погасить, спешить заносить в горящий дом собственные пожитки? Разве не разумнее принять в такой момент меры по защите своего дома от возможного распространения огня? Разве не время подумать, наконец, о реализации уже сделанных Россией деклараций о продовольственной безопасности, контроле над финансовыми потоками и проч.? Так ли уж важна биржа, когда начало падать промышленное производство?4 Куда еще «интегрироваться», когда половина потребления — импорт? Внятных ответов на эти вопросы у российской власти пока нет5.
Само слово «интеграция» (в Европу, в «цивилизованное сообщество», в НАТО) предполагает определенную утрату самостоятельности. Полицентризм же указывает как раз на противоположное — умение консолидироваться и, быть может, оказывать значительное влияние на ближайших соседей, в обоюдных интересах, разумеется. Кроме того, успех интеграции зависит от однородности соединяемых частей (поэтому так трудно интегрироваться в мировое сообщество и мировую экономику — они слишком фрагментированы) или желания «интеграторов» вас принять, не потеряв себя (для Евросоюза, Например, Россия слишком велика).
Россия обречена на независимость и это — совершенно нормальное положение для любой крупной страны. Абсолютно нормально и другое — подвергаться неблагоприятному воздействию со стороны внешней среды, стараться его ослабить. Не имея возможности и желания в одиночку противостоять совокупному Западу, нужно пытаться играть на противоречиях, искать постоянных и временных союзников.
В условиях консолидированного давления извне со стороны ряда правительств, международных организаций, ТНК, СМИ, университетов (да-да, между ними — жесточайшая конкуренция) и НПО российский ответ будет заведомо проигрышным, если мы по-прежнему будем руководствоваться пресловутым «интеграционным позывом», родившимся в доисторические времена полуизоляции и создавшим у Запада ненужную иллюзию собственного величия.
Реализация идеи полицентризма — это вопрос не только национальной психологии, политического и экономического веса отдельных государств (или их региональных группировок). Это — еще и вопрос о путях развития. Как раз в последнем пункте августовские события — олимпийский триумф Китая и военно-политический успех России — имеют всемирно-историческое значение. Наглядно показано, что практически безукоризненное воплощение в жизнь «демократической» модели может представлять собой угрозу для мира, а «авторитарные режимы» способны сохранять этот мир и его граждан, следуя как относительно прямыми, так и извилистыми, но собственными путями.
Реализация идеи полицентризма — это еще и проблема выбора типа взаимодействия с Западом. В России от «интеграционного позыва» метнулись сразу к противостоянию. Много эмоций, импульсивности. В Китае преобладают своеобразное «преодоление-поглощение» Запада, подчеркнуто деловой стиль. Поступательный модернизационный процесс, сопровождаемый постепенным повышением открытости общества и демократизацией, сочетается с уверенным и мощным (в том числе финансовым) обеспечением внешней политики.

Одиночество России?
Излюбленные тезисы российских либералов — одиночество России, угроза изоляции и самое страшное — непринятие в ВТО6. А уж возможный бойкот Олимпиады 2014 г. тянет не меньше, чем на конец света. Все это теперь — второстепенные вопросы, антураж уже не актуальной интеграции.
Однако ни о каком одиночестве говорить не приходится.
Его нет хотя бы потому, что действия Москвы были, наконец, главным образом продиктованы внутренней ситуацией и общественным мнением, полыхавшим уже днем 8 августа. Этот день консолидировал общество — так же, как Олимпиада консолидировала Китай. В числе принявших сторону Кремля оказались и записные его критики.
В праздничном Пекине было раннее утро, когда на спящий Цхинвал обрушились снаряды и ракеты. Мало кто поверил, что это было случайное совпадение. Стреляли еще и по Олимпиаде. Судя по отнекиваньям американских дипломатов, приказ был отдан все-таки не из Тбилиси. Соглашусь с Ю. Баранчиком в том, что «начало войны именно в день открытия Олимпийских Игр в Пекине должно было решить сразу несколько задач американской внешней политики»7. Добавлю, что ситуация очень похожа на начало бомбардировок Югославии в 1999 г., когда самолет российского премьера находился на пути в Вашингтон. Тогда «скрытой» целью, как считали многие, был введенный с января евро. Знакомый почерк.
Поэтому совершенно не соглашусь с Ю. Баранчиком в том, что США удалось вбить небольшой клин в отношения России и Китая. Пекин лишь на первый взгляд «не заметил» брошенный в Олимпиаду камень — далеко не первый в нынешнем году. Недвусмысленная поддержка России (уже после не очень удобного для Пекина признания Абхазии и Южной Осетии) содержится в Душанбинской декларации ШОС8.
В китайской прессе преобладают симпатии к российской стороне9. «А что они думали — русские заплачут и убегут?», — не без некоторого ехидства писала China Daily (22.08.2008).
Вполне благоприятно для России складывается и общественное мнение в Азии в целом (в том числе в ее исламской части), Латинской Америке, многих африканских государствах. Зашевелилась и Европа, особенно ее левоцентристская часть.

Поражение в информационной войне?
Чтобы сформулировать некоторые выводы по поводу продолжающихся баталий, обращусь к двум конкретным примерам — освещению в СМИ Пекинской Олимпиады, того, что ей предшествовало, а также событий вокруг Грузии10.
На некоторых деталях антикитайской кампании в связи с Олимпиадой стоит остановиться — тем более что России, возможно, предстоит нечто похожее. Не исключаю, что идея гальванизировать буддизм в Тибете в качестве будущей «жертвы Пекина» появилась у Вашингтона после разгона «шафрановой оппозиции» в Мьянме в сентябре 2007 г. Возможно, эта идея обсуждалась и с далай-ламой во время его визита в США в октябре 2007 г. — в дни проведения XVII съезда КПК. Однако крупного оппозиционного выступления в Тибете в марте 2008 г. организовать не удалось: дело кончилось выступлением банды погромщиков и минимальными жертвами. Тем не менее, пропагандистская машина уже была запущена на всю мощь. Вот что писала The Washington Post 26 марта 2008 г.: «Согласно замыслам коммунистического руководства Китая, нынешние Олимпийские игры должны стать дебютом страны в роли мировой державы с бурно развивающейся экономикой и стремительной модернизацией общества. Вместо этого игры должны превратиться в демонстрацию жестоких репрессий, цензуры и политических преследований со стороны режима, который не сумел подняться выше уровня обычного полицейского государства».
В топорности работы американские СМИ превзошли все мыслимые границы. Скандальную известность приобрел телеведущий CNN Джек Кафферти. При трансляции эстафеты Олимпийского огня Пекинских игр в Сан-Франциско он назвал китайские товары «мусором». Затем ведущий добавил, что руководство КНР «такое же стадо болванов и головорезов, как и в последние 50 лет».
«Тибетский вопрос» между тем склоняли на все лады. По нему даже состоялись специальные слушания в британском парламенте. Характерно, однако, что сама американская администрация постаралась остаться в тени, предоставив СМИ, Конгрессу и европейским лидерам роль застрельщиков в сомнительной кампании. Причины здесь, по-видимому, экономические. Располагая колоссальными долларовыми резервами, Китай (при желании) может обрушить финансовые рынки. В начале же года появились сообщения о довольно крупных вливаниях китайского капитала в американскую экономику, — которую Пекину есть резон поддержать ввиду ее важности как рынка сбыта. Не исключено, что надежды на дальнейшее финансовое сотрудничество с КНР подтолкнули американских политиков к нехитрой комбинации. Простодушных европейцев подставили под праведный китайский гнев, а для собственной политики сохранили возможность маневра в отношении Пекина. Впрочем, эту ловушку некоторые европейские политики впоследствии распознали: так, пригласив далай-ламу во Францию на время Олимпиады, Н. Саркози отказался от встречи с ним. Для сохранения лица далай-ламу принял Б. Кушнер, что незамедлительно послужило поводом для сожалений со стороны китайского МИДа.
Враждебное гудение в американских СМИ по поводу Пекинской Олимпиады стихло, как по команде, едва завершились события вокруг Грузии. Чересчур уж странным могло показаться соседство пассажей «Free Tibet» с оторванной от истории идеологемой о «территориальной целостности» Грузии. Да и вообще, ведение сразу нескольких «холодных войн» не под силу даже информационной империи США11.
Китайцы не остались в долгу. Под самый занавес Олимпиады из КНР был выдворен десяток хулиганов (в основном, граждан США), размахивавших в неположенных местах12 стандартными плакатами «Free Tibet» перед «случайными» объективами телекамер ведущих западных каналов.
Сравнивая августовские достижения Москвы и Пекина, замечу, что обе столицы с честью решили пропагандистские задачи. Они смогли успешно противостоять враждебному или недружелюбному информационному давлению, показав, помимо прочего, что в числе кризисов, наблюдаемых в США, есть и кризис средств массовой информации. Он во многом определяется упрямым нежеланием расставаться со стереотипами прошлого, худшими традициями оболванивания собственной аудитории. При этом гигантская мощь ведущих СМИ при современном разнообразии источников информации уже не может служить гарантией побед в пропагандистских войнах. Китайская и российская аудитории демонстрируют разборчивость и, не побоюсь этого «устаревшего» выражения, политическую грамотность в анализе международной ситуации. Во многом это связано со стремительным развитием информационного общества в обеих странах, политическим взрослением населения. Мировая же разноголосица однозначно восхищается пекинским праздником и, пусть сдержанно, но все же одобрительно отзывается о действиях Москвы.
По-видимому, успехи России и Китая в отстаивании собственных позиций свидетельствуют не столько о высоком уровне информационной политики в обеих странах (качество которой, впрочем, существенно повысилось), сколько об окончательной изношенности информационно-идеологической машины США. И, если она еще может как-то «цеплять» среднего американского обывателя (непригляден сам факт роста популярности Маккейна на волне дешевой милитаристской риторики), то на мировом рынке информации СМИ США становятся все менее конкурентоспособными, явно недооценивая зрелость аудиторий в «нецивилизованных» странах. Из всех новостных каналов, за которыми приходилось следить в дни кризиса, CNN был замечен как самый отъявленный поставщик «дезы». Чего стоит, например, сообщение о том, что «страны ШОС осудили действия России в Грузии».
Неадекватность американских СМИ прямо связана с нежеланием «гегемона» приспосабливаться к полицентричности современного мира.
Однако не считаться с этим процессом США уже не могут себе позволить: глобальные амбиции чреваты тотальным поражением. Поэтому для выхода из кризиса необходимы диалоги со всеми региональными центрами силы. При нынешней идеологии даже мощная пропагандистская машина для этого не годится.
Традиции открытых поединков между рыцарями прочно забыты современной политикой, предпочитающей яды и наркотические средства, в том числе СМИ. Известны, однако, случаи, когда длительное употребление отравы в значительных количествах вызывает у живых существ стойкий иммунитет. Мощь СМИ США выступает теперь примерно в этом качестве.
Поражение США, в том числе в информационной войне вокруг Грузии, не означает вместе с тем решительной победы России. Москва лишь осуществила необходимый минимум мер по самозащите и, как это ни странно прозвучит, обнаружила недостаточное умение действовать в полицентричном мире, необходимость которого столь упорно доказывает. Подавляющая часть российских акций остается западоцентричной, реакция стран Азии, Африки и Латинской Америки остается далеко за пределами общественного внимания.
Рискну предположить, что признание независимости Абхазии и Южной Осетии выглядело бы куда более сильным ходом после ознакомления с этим решением участников саммита ШОС.
Необходимо понимать, что успех августовских действий на Кавказе является не только результатом политической воли Кремля, но и следствием все той же тенденции к усилению полицентричности мира, возникшей на достаточно широкой основе и во многом независимо от официальной Москвы.
Повторю: в отличие от прежних времен ни России, ни Китаю не страшны информационные войны. Общества здесь зрелы и демократичны. Обе страны достаточно открыты для глобальных новостных потоков и комментариев. Они готовы к честным и откровенным дискуссиям и, хотя в КНР предпочитают планомерную и систематическую работу на мировом информационном поле13, а в России многое в минувшем августе делалось в авральном порядке, налицо очевидное усиление идеологических позиций обеих стран, в чем-то, безусловно, разных, но вполне самостоятельных, оправданных исторически и морально. Опрокинуть эти позиции с помощью стандартных приемов «холодной войны», тупой мощи СМИ и нудной либерально-демократической риторики уже не представляется возможным. Однако это не значит, что можно сидеть, сложа руки. Активизация, модернизация и географическая диверсификация информационной политики настоятельно необходимы современной России. Как впрочем, и широкие дискуссии для выработки консолидированной идеологии развития и модернизации.
И последнее. В 2001 г. Дж. Кьеза, европейский либерал, хорошо известный российской аудитории, писал: «Сегодня культура превратилась просто в одну из сфер экономики и средство извлечения прибыли. Культура изменила свое имя — теперь ее зовут информация»14. В послеавгустовском мире, слава Богу, все уже не так плохо. А в том же Китае не так давно появилось понятие «культурная безопасность». Авторы термина вежливо указывают на его родство с европейской «национальной идентичностью».